Папоров Ю. "Бек-Назар-Дор", 1988

http://www.hevosmaailma.net/Breedinfo/History/akhal_stallions.shtml

Жгучее июльское солнце не щадило ничего живого в округе. Вероятно, в тот год светило не желало мириться с зеленым цветом той обширной местности, которая лежала между знойными песками каракумской пустыни и горами Копетдага. Поля горели, надежды на урожай почти не было. Сокрушался вместе со всеми и БекНазар. Однако черные, как мумие, глаза его светились затаенной радостью. Отрадой, как он и ожидал, был маленький Дор.
Жеребенок, так казалось Бек-Назару, хоть и испытывал на себе угнетающее действие жары, не унимавшейся даже по ночам, был бодр и жизнедеятелен. Сеиз (Знаток лошадей, тренер, готовящий лошадей к скачкам (туркм.)) относил это за счет удачного, явно превосходного сочетания родительских .кровей, а значит, и качеств. Однако при всем своем опыте Бек-Назар не догадывался, что дело было еще и в том, что жеребенок испытывал великое детское счастье от постоянного присутствия рядом отца и матери. Такого у лошадей почти не случается, а маленький Дор неосознанно ощущал это преимущество.

Бек-Наэар только что задал коням утреннюю порцию ячменя и сидел, как он любил это делать, на корточках, привалившись спиной к карагачевому столбу загона. Рядом лежали куриные яйца и пара кусков чурека, густо смазанных «сыры-ягом» — топленым курдючным салом. Это был особый рацион, который, по мнению Бек-Назара, способствовал не только росту жеребенка, но и развитию его резвости.

Сеиз внимательно наблюдал за тем, как жеребенок поедал корм, и видел, что тот неплохо приспособился доставать зерно со дна миски, которую Бек-Назар установил в вырытую ямку. Это был специальный прием. Им пользовались многие опытные лошадники. В результате, как они считали, у жеребят удлинялись, становились лебедиными шеи и вырабатывался навык сообразительности. Не все «малыши» сами и сразу умудрялись просто пошире расставить ноги, чтобы достать губами до зерна.

— Орен ягши (Очень хорошо (туркм.)),— тихо произнес БекНазар, и Дор тут же вскинул голову, его чуткие, подвижные, красиво поставленные уши задвигались. Дор уже знал смысл этих слов, потому и силился понять, в связи с чем сейчас хозяин их произнес.
— Умница! Ешь, ешь.

И тут же мысль сеиза перекинулась на недавнее испытание, которому он подверг Дора.

Неподалеку от главного арыка, уже за аулом, у Бек-Назара была небольшая делянка, арендованная им специально для выращивания на ней травы и выпаса коней по весне и в начале лета. К естественному травяному покрову, сочному от постоянного полива, Бек-Назар подсевал пырей и мятлик, которые кони поедали с особой охотой.

Неделю назад Бек-Назар заблаговременно накопал с краю участка ямки размером с верхнюю часть пиалы и расположил их смещенными квадратами. Получилось так, что Дор, принявшийся за милую душу щипать зеленую траву, двигаясь вперед, непременно должен был наткнуться на одну из ямок. Бек-Назар издали наблюдал, он ждал ответа на вопрос: «Что станет делать еще несмышленый жеребенок?» Многие в этих случаях останавливались, погружаясь в раздумье, Потом начинали пятиться, обходить место с ямками. Дор же спокойно продолжал ощипывать траву и, не задумываясь, повел ногу в сторону, поставил ее впереди другой, как бы буквой «к», и проследовал до следующей ямки. Там он левую ногу скрестил с правой, и ямки не стали ему помехой.
Бек-Назар тогда воздал хвалу аллаху и в который раз одарил добрым словом родителей жеребенка.

Раздумье Бек-Назара прервал Дор. Он неожиданно насторожился. Бек-Назар повернул голову и увидел сквозь щели досок какое-то движение. Показалось, что это была кошка. Скребница, брошенная Бек-Назаром, задела огромного пестрого кота, который, мяукнув, стремглав бросился удирать.

Бек-Назар чертыхнулся и согласно закивал головой. Теперь он вспомнил ашхабадского пристава, который приезжал в Геок-Тепе. Бек-Назар некоторое время находился рядом, среди сопровождавших пристава жителей аула, и запомнил из всего сказанного начальником только одну фразу: «Лошадь от кошки сохнет, от собаки добреет».

Бек-Назар скормил Дору яйца и куски чурека и тут же, к своему удивлению и естественной радости, понял, что Дор, который принялся тыкаться мордой в руки хозяина, не просит «добавки», а благодарит за лакомое блюдо. Сеиз ощутил прилив чувства, которое он не мог сравнить ни с чем, ему до того знакомым. Даже людское слово прежде никогда его так приятно не волновало.

— Правду говорит Мазан, что конь человеку — крылья,— произнес Бек-Назар вполголоса и оставил загон с намерением сейчас же отправиться по аулу в поисках достойного щенка.
Гнедой жеребчик совсем недавно расстался с матерью. Ильяс-Кара отправилась в дом своего владельца. Дор же теперь жил рядом с Бек-Назар-Алом, который, как говорил хозяин, был его родным отцом, но такова уж лошадиная порода — Ал относился к нему совсем не так, как славная Ильяс-Кара. Он был старшим, так и вел себя по отношению к Дору, а тот благоговел перед отцом, его статью, умением быстро и красиво скакать и гордился тем уважением, с которым относились к нему все кругом, и лошади, и люди.

Сейчас они втроем возвращались с прогулки, долгой и на этот раз в сторону песков. То, что в буйную пору весны несказанно радовало глаз и наполняло душу трудно передаваемым ощущением полета, теперь отливало серым, неприветливым цветом, воспринималось колким, неуютным и даже враждебным. Обнаженные ветки саксаула, песчаной акации и черкеза топорщились недружелюбно, пугливо шелестели на ветру сухие стебли осоки и песчаной солянки, понуро клонились высохшие коробочки цветов красавцев чаира и гелиотропа. Еще более глубокой была тишина -— сестра созерцания, согласия и лада, мать раздумий, крепких мыслей, неспешных решений.

Было холодно и сыро, временами моросил мелкий дождичек, а Дору хотелось резвиться. В эти дни он впервые почувствовал силу окрика хозяина. Странно; но в нем порой внезапно просыпался какой-то бес, который заставлял его совершать поступки, вызывающие резкий окрик и порицание Бек-Назара. Дору нравилось и перечить ему и подчиняться.

Все вместе они приближались к небольшому мосту через полноводный арык. Хозяин придержал Бек-НазарАла. Это, естественно, означало и для него, Дора, что следовало умерить бег и пройти мост шагом. Но бес как раз тут и проснулся. Дор решил одолеть мост вскачь. Уже, казалось, мост был позади, как неожиданно передние ноги опасно заскользили. Дор напряг силы и, оттолкнувшись задними ногами, прыгнул вперед. И в тот самый миг из ямы, находившейся рядом, взмыл стервятник. Он испугал жеребенка, тот вновь прыгнул и угодил передними ногами прямо на оставленное кем-то за мостом тяжелое бревно. Оно лежало на самом краю глубокой канавы и от удара копыт сдвинулось и покатилось, увлекая жеребенка на дно рва. Почувствовав чуть выше колена правой задней ноги острую боль, Дор издал пронзительный крик и тут же понял, что не может встать. Бревно придавило ему ногу. Он поднял голову в поисках хозяина, а тот был уже рядом.

Бек-Назар, сам не свой от ужаса и сострадания, скатился на дне канавы, полной жидкой грязи, приподнял бревно, отпихнул его и властным голосом приказал Дору лежать. Хозяин положил свои теплые нежные руки на то место, откуда постепенно стала уходить нестерпимая боль. Бек-Назар ощупал ногу, убедился, что кость цела, и увидел, что там, где ушиб, разошлась кожа и выступила кровь. Дор снова хотел было вскочить на ноги, но хозяин лег на него и вдруг заплакал. Дор не знал, что такое слезы, и ему впервые передалось чувство, которое в ту минуту испытал его хозяин. Бек-Назар страдал от глубокого горя. Сердце Дора забилось так часто, как, быть может, не билось еще ни разу в жизни.

Они пролежали в холодной жиже с минуту, а то и дольше. Затем хозяин встал и принялся осторожно поднимать жеребенка. Дор поджал больную ногу, и тогда Бек-Назар подлез под него, выпрямился и, держа на плечах, извлек из канавы и так нес с целую версту до дома. Бек-Назар-Ал спокойно шагал за ними.

Дор удивлялся и несказанно радовался тому, с каким вниманием и с какой заботой хозяин выхаживает его. Сразу же очистил, обмыл, чем-то смазал и перевязал больное место, потом постоянно осматривал его. Жеребчик запомнил и то, с какой тоской и тревогой несколько дней спустя хозяин пустил его рысью.

Дор вспомнил материнскую ласку и ощутил прилив горячей любви к своему хозяину.
Во время первых вываживаний на поводу, первой седловки и проездки со снопами люцерны в седле Дор явно с удовольствием принимал, как ему казалось, новую игру, затеянную ради него хозяином. Но вот, когда отцвела пустыня и маки с тюльпанами завяли в предгорьях, а в садах аула осыпались последние белоснежные и бледно-розовые лепестки цветков алычи и миндаля, Дору исполнился полный год, и на спину ему впервые усадили мальчика. Дор тут же его сбросил. И никакая ласка, никакие уговоры Бек-Назара не помогли. Всех соседских мальчишек, кого только хозяин водружал на спину Дору, тот упрямо и ловко сбрасывал.
Сегодня же предстояла первая заездка. Уже полуторагодовалый Дор был обязан впервые ощутить тяжесть взрослого человеческого тела.

Бек-Назар, сдернув с него попону, смахнул со спины каждую былинку, наложил мягкий поярковый потничек, на него тонкий и сверху толстый войлок, старательно обшитый куском красного домотканого полотна. Седло с особо сделанным из дерева ленчиком, аккуратно обтянутым нежной кожей, легло на спину словно составная часть тела лошади. Уздечка, украшенная полудрагоценными камнями и металлическими бляхами, была надета под ласковый шепот. «Строгие» витые удила с лопатками, препятствующими перекладыванию языка поверх удил, вызвали раздражение жеребчика, но Бек-Назар видел, что это несерьезно. Он чувствовал, что его приподнятое настроение передавалось Дору и тот тоже готовился к важному событию. Седловка сопровождалась оглаживанием, и Дор слышал уже знакомые нежные слова.

До конца аула Дор спокойно прошел в поводу, но как только Бек-Назар вскочил на спину, тут же понесся, правда, не пытаясь сбросить хозяина на землю. Внезапно жеребец стал, закинулся в сторону, попятился назад, замотал головой, пытаясь переложить язык поверх удил, затем закусил их и хотел понестись вновь, но Бек-Назар проворно выпрыгнул из седла. Он положил руку на шею Дора, любовно похлопал. Жеребец скосил глаз, еще недоверчиво, но уже без злости. Он вдруг понял, что за свое поведение достоин наказания. Но что это? Дор сосунком усвоил, сколь сильна и властна была рука хозяина. От мысли, которая пришла на ум, по всему телу, начиная от места, где хозяйская рука ласкала его, стало разливаться ощущение, которое люди называют словом «нежность». Дор расслабился и хотел было протянуть морду, чтобы мягкими губами коснуться руки хозяина, как услышал: «Ягши, ягши!» Кто-кто, а Бек-Назар хорошо знал, что злонравность у лошади создает человек. Жестокое и трусливое отношение вызывает у нее мстительность и недоверчивость.

Бек-Назар спокойно проверил, как пригнана сбруя, и внезапно снова ловко вскочил в седло. Дор помчался, но тут же ощутил волю седока. Поводья натянулись, удила сделали свое дело. Дор замедлил ход и почувствовал, как хозяин ободрил его, похлопав по шее. Бек-Назар ослабил повод, жеребец снова понес, но тут же подчинился воле хозяина, который, как только Дор перешел на рысь, коснулся поводом правой стороны шеи, слегка натянув его. Дор тут же взял влево и, к радости хозяина, сделал полный вольт. Бек-Назар оставил седло, огладил коня, приветливо заговорил с ним:

— Умница, радуешь мое сердце,— Бек-Назар извлек из кармане кусочек сахара.— На, лакомись. Молодец! Очень хорошо! Ты хороший! Молодец!

С этими словами Бек-Назар завязал узлом повод, бросил его на шею жеребца,— тот еще нервничал, дрожал всем телом,— и решительно зашагал прочь. Дор насторожился, а Бек-Назар знал, что делал. Это был один из приемов опытного сеиза-тренера, который, если удавался, обязательно приносил желаемый результат, Иные жеребчики тут же скакали прочь, высоко закидывали голову, брыкались. А вот что станет делать Дор?

Бек-Назар шел, не оборачиваясь, он не слышал, чтобы жеребец, почувствовав свободу, принялся забавляться или успокаивать себя бесшабашной скачкой, стараясь снять ощущение обиды от необходимости нести кого-то на своей спине и подчиняться чужой воле.

Очень хотелось обернуться, посмотреть, но опытный лошадник твердым шагом уходил от коня, и, когда в душе Бек-Назара уже стало закрадываться сомнение, до слуха его донеслись призывное ржание и приближавшийся топот.

Бек-Назар остановился, повернулся лицом к скакавшему жеребцу, широко расставил в сторону руки и упал на колени, воздавая дань благодарности всевышнему.

Поглаживая свою небольшую бородку, Бек-Назар обдумывал, как завтра построить свой день. Его Дор непременно должен был выиграть главную скачку сезона. У тамдыра — глиняной печи, имеющей сферическую форму с круглым отверстием наверху, откуда тянуло ароматом свежего чорека, хлопотала жена. Дети — пятнадцатилетняя красавица-дочь и девятнадцатилетний сын сидели в ожидании ужина в тени другой кибитки и мирно говорили о чем-то, Сыну не передалась страсть отца к лошадям, он осваивал ремесло у местного кузнеца.

Перед кибиткой Бек-Назара, рядом с ветвистым деревом урюка, стояли оба его коня покрытые попонами, причем Дор был укутан двумя, чтобы сильнее потел.

Мысли Бек-Назара перекинулись на базар, где последние месяцы упорно росли цены на ячмень и сено. Он раздумывал, что на деле можно было ожидать от падения Белого царя и замены привычного слова «пристав» на непривычное «комиссар»? В городе Асхабаде, как рассказывали бывавшие там недавно односельчане, пока никто ничего толком не знал. Все ждали. И он будет ждать. Благо, сейчас ему так хорошо, как никогда не бывало прежде.

Утром следующего дня Бек-Назар, скинув попоны с Дора, внимательнее прежнего осмотрел жеребца и остался доволен. Он раз и другой с нажимом провел рукой против шерсти. Гнедая, лоснящаяся, она осталась взъерошенной.
— Орэн ягши! — сказал он громко и стал седлать Дора.

Жеребец во время утренней резвой проездки вел себя так, словно говорил хозяину: «Напрасно беспокоишься». Бек-Назар повернул коня обратно к дому, когда увидел, что пот ручьями заструился по шее к крепким ногам любимца.

Однако по мере того, как солнце отрывалось от горизонта, смятение Бек-Назара росло. Чтобы его волнение не передалось лошади, перед выездом на скачку Бек-Назар послал дочь, что обычно никогда не делалось в туркменских домах, задать Дору зеленой люцерны. Не будь столь серьезной причины, он ни при каких иных обстоятельствах не стал бы этого делать. Не женское это дело ухаживать за конем.

Грустным ржанием провожал хозяина и Дора Бек-Назар-Ал, оставленный под присмотром сына. Многое слышалось в голосе коня, но хозяина в ту минуту больше беспокоила предстоящая скачка. Если Дор ее выиграет, слава и почет Бек-Назара еще больше возрастут. О них троих непременно станут говорить во всем Закаспии.

И как бы в подтверждение размышлений Бек-Назара, штабс-капитан Мазан, руководивший Закаспийской казенной заводской конюшней и любивший ахалтекинских лошадей, как своих детей, который специально ждал приезда Бек-Наэара, тронулся навстречу. Это было отрадным признаком.

Никому другому Бек-Назар не позволил бы проделать то, что сделал Мазан сразу же, как только поздоровался. Он приблизился вплотную к Дору и провел рукой против шерсти по его крупу. Одобрительно закивал головой. Однако они оба знали, что в главной скачке участвуют призерки недавней Киевской сельхозвыставки, крепкие кобылы Гомели и Гули-Бай.

— Все в порядке, Бек-Назар! Ягши! На большой! — штабс-капитан, который со многими уважаемыми людьми был на «ты» и которого ненапрасно уважали туркмены, весело подмигнул.
— Говорят, что и богатырь может поскользнуться на дынной корке, — только и ответил Бек-Назар.
— Что ты! Я уверен, твой Дор победит!
— Кулхувалла!( Начальные слова первого стиха корана, дословно означающие: «Это сказал аллах».) — и Бек-Наэар дал понять, что желал бы сменить тему разговора. — Овес дорогой стал... Ну, я пойду к судьям.

Дор был спокоен и не обращал внимания ни на разговоры, ни на то, что все таращили на него глаза. Он даже нехотя взял из рук хозяина пригоршню ячменя, которую обычно дают каждому коню перед самым началом скачки.

Со старта вперед устремились восемь коней. Начало скачки сложилось для Бек-Назар-Дора неудачно. Он был затерт и так шел почти половину дистанции. Зрители безудержно проявляли свой темперамент, неистово кричали каждый свое. Это было в порядке вещей и привычно. А вот почему хозяин не посылает Дора камчой и почему молчит, когда другие седоки надрывались в гиканье, это было Дору непонятно. Он увеличил резвость, но четырехлетний золотисто-буланый жеребец и обе кобылы, Гомели и Гули-Бай, не дали себя обойти.

Была пройдена половина дистанции, и Дор, идущий на свободном поводу, снова попытался вырваться вперед, но его соперники нашли а себе силы и не уступили. Дор ощутил тревогу хозяина и, сам на мгновение заколебавшись, не зная, одолеет ли он на сей раз своих противников, озлобился.

Впереди показался финиш — высокий шест с куском белой материи. Дор ощутил прилив новых сил и тут же услышал, как одна из кобыл задышала тяжелее, чем прежде, и отстала. Теперь трое приближались к финишу ноздря в ноздрю, и, когда до конца дистанции оставалось чуть больше трехсот аршин, хозяин послал Дора камчой и гикнул. Конь словно только этого и ждал: он поначалу ушел от соперников на голову, а скачку выиграл на чистые полкорпуса.

Ликованию публики не было предела. Она умела ценить силу, мужество и волю.
Как только они подъехали к судьям и Бек-Назар сошел с коня, первым его поздравил Мазан.
— Он сравняется в славе с Меле-Кушем. Я вижу.
— А как Меле-Куш? — спросил Бек-Назар.
— Пока не кроет. В этом году попробовал, но, уверен, впустую.
— Может быть, еще рано, — сказал Бек-Назар. — Только я знаю, у вас он исправится. 

Обязательно! Но не подпускайте к нему близко никого из курящих.

Имевший громкое признание далеко за пределами родных краев и пользовавшийся безграничной любовью земляков, сын Бойноу и красавицы кобылы Ораз-Нияз-Карандашли был испорчен алчным хозяином. В погоне за первыми местами на скачках, деньгами и славой бывший владелец Меле-Куша загубил его терьяком (Наркотик), который давал коню перед началом скачек.

Бек-Назар видел, что не все поздравляли его с успехом, а некоторые если и поздравляли, то неискренно. Своим обостренным слухом Бек-Назар уловил кем-то брошенные за его спиной слова:
— Глядите, грудь у него, как у петуха или как у владельца отдельной кибитки.

Чувство гордости, переполнявшее Бек-Назара, было замечено. Конечно, Бек-Наэар радовался, но никакого гонора не проявлял. Получив приз, Бек-Назар прижался головой к морде жеребца. Говорить что-либо он воздержался — слишком много было вокруг посторонних людей, да и надо было спешить, следовало проваживать коня. Он повел его прочь и задумался над смеющимися глазами любимца, которые словно бы говорили:
 

«Напрасно переживал, хозяин». А Дор и на самом деле удивлялся, как это до сих пор Бек-Назар не понял, что за его любовь к нему Дор скорее падет, чем проиграет скачку.
Успехи Дора полнили грудь Бек-Назара тихим ликованием. Он носил его в себе скромно, не обнародовал и черпал в нем отдохновение. А известность его росла.

Порой уже к нему, а не к мулле шли за советом, и он, сильный своим внутренним счастьем, был добр, находил нужные слова.

Вот и сейчас в кибитку вошел с дарами человек, который наверняка еще не видел двадцати пяти весен. Однако его лицо несло на себе печать гнетущей печали.

Угостив гостя чаем и чем аллах послал, Бек-Наэар взял в руки простую, но ладно и с сердцем сделанную, ременную уздечку, давая понять, что настал час разговора. Пришедший оказался жителем аула, что находился ближе к горам от прославленного своими коневодами Бабараба и был страстным джигитом. Оказывается, молодой человек имел хорошего коня, но на весенних скачках и в последних скачках прошлого года его конь ни разу не пришел первым « финишу. 

Он хочет знать причину, почему его некогда быстроногий конь проигрывает.
— Вы приехали, конечно, на Вашем жеребце? Давайте его посмотрим,— Бек-Назар поднялся с подушек.

На дворе, привязанный к суку, стоял конь. Увидев, что они направились к нему, жеребец занервничал. Подойдя ближе, Бек-Назар внимательно оглядел коня. Тот косил фиолетовым глазом, полным гнева, боясь рук Бек-Назара и своего хозяина. Сеиэ понял причину. Освободив от ришмэ Дора, сеиз зашагал в сторону гостя. Дор тихонечко заржал и пошел за хозяином. Уже рядом с гостем Бек-Назар огладил своего любимца, а Дор ткнулся мордой ему в плечо, приласкался. Сеиз вытащил кусок чорека и угостил им Дора, а потом привязал его к дереву. 

Смело подошел к коню приезжего. Тот вскинулся, но в глазах уже не было прежнего испуга. Сеиз похлопал коня по шее, погладил, отвязал и вскочил в седло...
— В чем я должен винить себя, дорогой Бек-Назар-ага?
— Возьми обратно уздечку, но оставь у меня свою камчу, и твой конь снова станет выигрывать скачки.

Гость не взял уздечки, швырнул в сторону камчу, с поклоном поблагодарил сеиза и весело пошел к своему коню.

***

Дор приближался к финишу третьим. Впереди, пусть не более чем не пол- корпуса, но все же впереди, шли неизвестная доселе на скачках трехлетняя кобыла из Бабараба и рыжий Ата-Мулла. Эверды-Телеке дышал прямо под локоть Бек-Назара. Остальные шестеро шли следом. Однако Дор был третьим! Бек-Назар не мог в чемлибо упрекнуть своего любимца. В этот раз другие лошади оказались сильнее — они были лучше подготовлены к скачке. «В этот раз,— молнией пронеслось в сознании Бек-Назара.— В этот первый раз...» И тут же неведомое прежде ощущение опалило сознание: «За первым последует второй!» Бек-Назар почувствовал, как похолодели ноги, мозг отказывался работать...

Но в следующее мгновение свершилось чудо. Бек-Назар зажмурился — Дор пулей рванулся вперед и пусть на полноздри, но первым пересек финиш!

Импровизированный ипподром разразился криками и воплем людей. Подавляющее большинство участников и посетителей, сидящих под навесами, на трибунах и в ложах, не могло уследить, кто первым пересек воображаемую линию финиша. Но все прекрасно видели, как Дор, буквально на последних метрах, настиг шедших впереди соперников. Ипподром ликовал, вверх летели тельпеки, даже послышались выстрелы в воздух.

Бек-Назар же, с трудом переводя дух, еще не веря до конца в то, что случилось, увидел косивший в его сторону глаз Дора и обомлел. Налившийся кровью, готовый выскочить из орбиты глаз коня излучал ненависть, за которой дальше могла следовать только смерть.

Зазвучал колокол, часто, призывно. То главный судья просил тишины.
Зычным голосом командира эскадрона Михайлов провозгласил:
— Победитель Большой осенней скачки — гнедой жеребец... Бек-Назар-Дор-р-р!

Аплодировали все, но не все выражали восторг, поскольку среди присутствовавших были горячие поклонники и других лошадей. И все же подвиг, а иначе никто из знатоков это и не понимал, был по достоинству оценен. Героем дня вполне заслуженно стал Бек-Назар-Дор.

Взволнованный до предела победой, сеиз со своим любимцем стоял уже перед балконом. Бек-Назар знал, что не очень достойно мужчины так открыто проявлять свои нежные чувства, но был не в силах себя сдержать. Сознание полностью вернулось к нему, но сердце по-прежнему готово было выпрыгнуть из груди, и он под гул одобрения расцеловал мокрую морду Дора и вновь был ошеломлен. Конь «улыбался», глаза его опять явно говорили: «Напрасно волнуешься, хозяин».

Михайлов взял в руки приз и взглянул в сторону Зоей Казимировны. «Как было бы красиво, попроси я ее сейчас вручить приз победителю,— подумал он.— Но нет, здесь, в Туркмении, этого делать нельзя».
...Зима сложилась тяжелой, цены на продукты питания и фураж выросли вдвое. Овес не всегда можно было найти на базаре. Бек-Назар продал все, что мог, но к весне должным образом подготовил обоих коней к сезонам случки и скачек.

Объяснить самому себе, почему такое происходит, Бек-Назар не мог, хотя сердце его и радовалось. Жить становилось сложнее, но спрос на жеребцов, и особенно на его Ала и Дора, был намного выше прошлогоднего.

Весь март и апрель Бек-Назар был сыт сам и привозил в дом из поездок по аулам то муку, то сахар, то мясо, то баранье сало. К нему в лихую минуту шли соседи за солью, спичками, керосином, чашкой муки, пиалушкой жира. И он не отказывал. Просил только помнить, что благодарить следовало его лошадей.

Они «работали» на славу в аулах от Кизыл-Арвата до Теджена.
В минуты размышлений о том, что происходило вокруг и как дальше сложится жизнь, его судьба и участь его лошадей, Бек-Назар не хотел соглашаться с мыслью, что нестабильность власти, ее перемены ощутимо влияли на отношения между людьми. Он прежде никогда не встречал такого количества завистников. И понимал что их количественный рост не мог быть связан только с ростом его популярности и славы его лошадей.

Известность Бек-Назара возрастала, но это приносило ему больше огорчений, чем радости. Он ругал людей про себя за то, что их зависть к нему, проявлявшаяся и во взглядах, бросаемых на него то искоса, а то и прямо, рукопожатиях и приветствиях, их злословие происходят оттого, что он не богат. «Надел бай новый халат — поздравляем, говорят; надел бедняк халат — спрашивают, где взял»,— не уставал Бек-Назар вспоминать известную в народе поговорку. 

Бек-Назар почему-то верил, что если бы он был состоятельным, то слава, которую ему приносили его любимцы, не вызывала бы раздражения у многих.

Единственно, в чем Бек-Нвзар частенько упрекал себя, так это в том, что в разговоре с жителем из аула Бабараб перед последней прошлогодней скачкой позволил неудовольствию взять верх над разумом и заявил:

«Скорее на карагаче вырастут яблоки, чем ваш конь обскачет Дора».
Ал, и особенно Дор, этой весной были в отличной форме. Но вдруг кто-то пустил слух, что Бек-Назар перед каждой скачкой скармливает Дору терьяк.

Это оскорбило сеиза до глубины души. Он принимал вызов и не боялся открытого состязания, усматривал в этом частицу своей жизни. Его не пугало, когда кто-либо из друзей рассказывал, что в том же Бабарабе, а то и в Кешах, в Изганте, владельцы лошадей договариваются, объединяют свои усилия, с тем чтобы победить его Дора. В этом он видел смысл. Однако подлости не мог терпеть.

Весной он несколько дней ходил, как неделю не молившийся мусульманин. В Изганте, где к Бек-Назару, в общем, относились с уважением, скачки проводились два дня подряд. В первый день владелец резвой кобылы из Бабараб выставил в главной скачке еще и своего отличного скакуна с лихим наездником. Бек-Назар не знал их планов и намерений, но не позволил им зажать его Дора, который и сам, скорее всего, понял затею противников и с места пошел так, что оба они очутились по левую руку хозяина.

Однако как же был изумлен, а потом и огорчен Бек-Назар, когда, вернувшись домой, увидел сильную потертость на спине любимца. Бек-Назар не заметил, как кто-то, в этом он был уверен, подсыпал мусор под потник. За ночь мумие с жиром барана подлечило рану, но Бек-Назар во время второй скачки, состоявшейся на следующий же день, которую Дор все равно выиграл, буквально физически ощущал боль, испытываемую его любимцем.

Как-то он был в доме старого приятеля Куль-Мурада, владельца превосходной ахалтекинской кобылы. В аул Бек-Назар приехал с обоими жеребцами, им предстояло пробыть здесь два-три дня, а то и больше.

За словом, которым хозяин потчевал гостя, доставившего дому радость своим Алом, Бек-Назар неожиданно для самого себя произнес:
— Мы оставим вам, досточтимый, хорошее потомство. Приметы были,чувство есть. Да и вы сами видели, как Ал себя держал.
— Мы искренне рады этому, Бек-Назар-ага,— ответил хозяин и склонил голову.— Весь год будем жить в ожидании.
— Я уверен, что обязательно будет жеребец. Славный! Не уронит чести своих родителей. Я давно не видал таким Ала. Ваша кобыла — красавица. Ал был просто влюблен. Надо ждать жеребчика, и не простого!
— Кулкувалла! Уважаемый Бек-Назар-ага, мы будем молиться.
— Непременно ждите ики-эке! Вечером Бек-Назара пригласил на угощение другой житель аула, кобылу которого покрыл Дор. Впервые Бек-Назар отметил про себя, что «слева ударила коню в голову». Дор неожиданно отказался сразу идти к кобыле. Пришлось его понуждать. 

Она, правда, не очень-то радовала глаз и Бек-Назара. Потом, когда их свели, Дор нехотя стал прясть ушами, лениво обнюхивать плечо и шею «суженой». Долго не обращал внимания на нее.

Угощение было щедрым и после еды, когда курившим подали кальян (Прибор для курения, в котором дым проходит через воду), запел бахши. Начал он с песни на слова Махтум Кули, что вызвало общее одобрение присутствовавших. Только один из них как-то неестественно проявлял свою радость. Как показалось Бек-Назару, голове которого приятно слегка кружилась от чилима (Чилим — табак (туркм.)), этот молодой, крепкий джигит «присутствовал в другом месте».

Как только бахши ослабил колки своего дутара, что означало — на сегодня все, хозяин кобылы Куль-Мурад-Шахар (Бек-Назар остановился у него в доме) встал, поблагодарил бахши, хозяина и предложил идти домой.

— Вы идите, досточтимый, я еще немного побуду здесь. Бек-Назар не хотел уходить, не уяснив себе причины того, почему же молодой джигит испортил ему вечер. Бек-Назар не знал, что в эту самую минуту у кибитки хозяине кобылы Куль-Мурад-Швхара его Дор тихо заржал и взволнованно заходил вокруг коновязи, насколько ему позволяла веревка, притороченная к ришмэ.

...До нужной кибитки Бек-Назару было не очень далеко, но уже через сотню шагов он 

почувствовал, что за ним идут люди. Надо было свернуть в сторону, но он не знал этого аула, и вдруг чья-то рука с тяжелым предметом в ней ударила сеиза по голове. Однако в следующий миг, когда бандит занес уже над Бек-Назаром обнаженный пычак — стальной кинжал, совеем рядом послышался громкий стук копыт и грозное ржание коня.

Нападавшие остолбенели, а Бек-Назар ожил, ему показалось, что он увидел лицо Огуза (Мифический прародитель туркмен) В следующую секунду калтаманы бросились врассыпную с криками:
— Гудуз ачан (Бешеный (туркм.))!
— Шайтан!
— Азазел (Падший ангел, сатана, демон (турнм.))!
Дор догнал убегавших, сбил одного из них на землю и тут же вернулся к терявшему силы Бек-Назару. Ласково заржал, потерся боком, покрытым попоной, и опустился на передние ноги, подставив спину хозяину, который еле слышно шептал:

— Грязные нечестивцы, слуги Деджала (Злое мифическое существо, соответствует антихристу (туркм.)) дети греха!

***

Ночью Бек-Назара на ноги поднял яростный собачий лай. Издали послышались выстрелы и ржание коня. Полная луна то светила, то скрывалась за тяжелыми осенними тучами. Сон от- летел мгновенно от мысли, каленым железом коснувшейся сознания: кони! Бек-Наэар кинулся к загону. Оба его любимца стояли там. Сеиз рванул трок, сорвал попону с Дора, бросил толстый потник ему на спину и сразу наложил седло.

Конский топот слышался в разных местах аула вперемежку с криками людей. Волна шума приближалась к кибиткам Бек-Назара. Он поспешно вырвал из земли колышек, которым крепилась длинная веревка, идущая от ришмэ (Ришмэ — недоуздок), надетого на Ала, и вскочил в седло. За спиной уже отчетливо послышался крик:

— Держи! Он уходит! — властный голос, как показалось Бек-Назару, принадлежал предводителю банды.

Дор чувствовал, что приближается беда, и понес. Чуть сзади, в поводу скакал Бек-Назар-Ал. Он был в попоне, она сковывала его движения. Погоня же приближалась. По гиканью, которым понуждал одну из лошадей сидевший на ней всадник, Бек-Назар понял, что то был туркмен, он узнал его. Житель аула Бабараб, владелец быстроногой кобылы и еще трех отличных скакунов, которых все эти годы его Дор постоянно обходил на скачках.

Бек-Назар только сейчас, наконец, полностью осознал серьезность слов Мазана, когда тот предупреждал его быть внимательным к происходящему кругом и готовым в любую минуту увести своих коней в пески. Вот он результат того, что около года назад в столице сменилась власть и вернулась прежняя, при которой люди опять стали обращаться друг к другу со словом «господин». Бек-Назару была ближе та, которая принесла с собой в ноябре семнадцатого года слово «товарищ»,— она обещала, так все говорили вокруг, новую, свободную, равную для всех и зажиточную жизнь без «господ» и баев. Теперь же власть, вернувшая силу тем, кто носил на плечах погоны, еще призвала в Закаспий англичан, о которых все говорили, как о грабителях.

Кибитки аула были уже позади, когда вырвавшийся несколько вперед житель Бабараба поравнялся с БекНазар-Алом. Тот шел сзади в пяти метрах от Дора и начинал уставать. Это чувствовал и Бек-Назар по тому, как натягивалась веревка. Дикой кошкой, с отчаянным воплем, бабарабец перемахнул со своего седла на спину Бек-Назар-Ала, цепкими руками охватил его шею и слился с конем. Бег обоих лошадей сразу замедлился, и те, кто шел в погоне, стали их настигать. Бек-Назар отпустил веревку. Вот он прямой смысл пословицы: «Пожалеешь лошадь — в плен попадешь». Следовало как можно быстрее уходить, пока преследователи не начали стрелять. Дор застелился по барханам, и в ушах его навеки осталось обреченное ржание отца, жгучий, страстный крик-призыв о помощи.

Остаток ночи они провели среди барханов в песках. Утром, когда Бек-Назар пробудился от состояния полузабытья, Дор второй раз в своей жизни увидел слезы хозяина. Конь подошел, потерся об него мордой, будто хотел многое сказать, утешить, как это делают люди, но, при всем желании, не мог.

Бек-Назару и Дору пришлось провести ночь в Каракумах.
Каракумы — Черные пески! Пустыня! Необъятное пространство земли, да еще знойное, безводное. Каракумы... они к тому же еще и черные!
Между тем для Бек-Назара и его любимого Дора, теперь уже единственного друга, жизнь в Каракумах не вызывала страха. Угнетали, почти до полного лишения сил, потеря Ала и сознание того, что над ними надругались...

Было уже холодно, и Бек-Назар перед рассветом пару раз укладывал на песок Дора, чтобы согреться у его теплого тела.

Утром, однако, все знакомое и прежде приветливое, теперь казалось чужим и враждебным. Первые лучи солнца, поднявшегося над рваной предутренне серой полосой барханов вернули мысли Бек-Назара к реальной действительности, влили новые силы.

Бек-Назар принялся собирать сухие ветки, но спохватился, что с ним ведь нет спичек, нет огнива и нет тунгчи (Сосуд для кипячения воды, чая (туркм.)). Дор же, увидев, что хозяин готовится разжечь костер, ощутил голод. Он поглядел вокруг, на приготовившуюся уже к зиме растительность, и перед его мысленным взором представилась лучезарная, почти феерическая картина весны.

Как он любил ту пору! Все кругом тогда отсвечивало изумрудом. Повсюду, за исключением вогнутых, с крутыми склонами барханов, природа расстелила мягкий, зеленый «сачак» (Скатерть (туркм.)), с рдяными пятнами цветущих маков и тюльпанов...

Дор пошевелил губами, как бы ощущая сладкий вкус йылака, самой нежной из многих разновидностей осок. Вспоминался ему и вкус пырея, мятлика и арпагана — мортука восточного.

Бек-Нвзар видел, как его любимец причмокнул, а перед глазами Дора до горизонта стелился травяной покров селина, керта, галгана, солянок четы и кетгена, кара и шор-чаира, пшвакоте, напоминающего заячью капусту, гунеика — душистого гелиотропа, древовидный курай черкез, пышные кусты гала, кандыма, торанга — тальника из рода вербы. Надо всем возвышались сазак и оджар — виды саксаула и..., конечно же, сезен. Он раскинул длинные, как концы плетей, веточки, словно плакучая ива, и стоит весь а цвету, весь в сиянии своих фиолетовых колокольчиков. Они источают тонкий, еле уловимый аромат, столь нежный и сладкий, что, будь здесь пчелы, колокольчики сезона непременно бы стали предметом их вожделения...

Дор потянул в себя воздух, и память вновь воскресила весенние видения.
С ветки на ветку порхал гызылгуйрук — тугайный соловей с длинным хвостом, не как у среднерусского соловья, а как у синицы. Тут же по земле полз неугомонный томзак — большой черный жук-навозник, который уже с весны трудился над заготовкой пищи на зиму и день-деньской катал к своей норке шары. Рядом прыгал звонкий моллаторгай, который никогда не садится на ветки, потому как если жаворонок Каракумов сядет на ветвь, то значит женщина обязательно сядет на коня, и тогда наступит конец света. Дор уважал торгая за его постоянство.

Острый глаз коня разглядел на кусте верблюжьей колючки твердую куколку — икерек. Она приносит детям счастье, оберегает от болезней. Сквозь икерек продергивается шерстяная нить и вешается на шею новорожденному. А острый слух улавливает писк суслика и за дальними барханами — движение стада джейранов.

Так разве Каракумы — пустыня? Разве это только испепеляющий зной и безводие, песчаные смерчи — виновники человеческой погибели? Нет! И «черные.» они вовсе не потому, что их так расписали, а оттого, что они «заросшие», не пустые пески, в отличие от чистых, без растительности «ак кумов». А с чем можно сравнить дыхание просторов этих «черных» песков? С чем можно сравнить наслаждение человека, не боящегося остаться наедине с самим собой?

Дор вытянул шею, глядел вдаль и видел за волнистым маревом, еще более волнистым от благоуханий весенней пустыни, обросший тутовыми и абрикосовыми деревьями "чирнэ" (Колодец с такырным водосбором (туркм.)), без которого нет жизни человеку в Каракумах. Там радость, там отдых, там милые сердцу запахи, там родина.
Дор оторвался от созерцания, поскольку увидел, как хозяин, чьи мысли уже полностью вернулись к месту, где они находились, теперь огорчился оттого, что у них нет и воды.
Бек-Назар заспешил. Зная, что чем выше от горизонта оторвется солнце, пусть уже и осеннее, тем быстрее наступит час нестерпимого желания сделать хотя бы один глоток воды.
Он затянул подпругу, вскочил в седло и направил Дора на самый высокий из близлежащих барханов. Там он зорко оглядел окружающую местность. Уходя от погони, Бек-Назар прошлой ночью сознательно направил Дора в пески неторной дорогой.
Выбрав направление на северо-восток, решив, что ему делать дальше, Бек-Назар вскоре нашел то, что искал — белевшую на свету и видимую издали кость, воткнутую в песок. То был верблюжий мослак. По тому, как он стоял, Бек-Назар определил дальнейший путь и через сотню — полторы сотни шагов обнаружил теперь уже череп верблюда, крепко посаженный на ветвь низкорослого полевого ильма. А далее еще один мослак, серия позвоночников и на гребнях барханов пирамиды из веток и корней саксаула. Они стали на один из караванных путей, шедший в глубь песков, который, по всей вероятности, краткой или длинной дорогой, но вел к Бухаре, Ташаузу или Хиве. Бек-Назар ускорил ход Дора, и тот, где мог, сам переходил на рысь.

Часа через три, когда солнце уже начинало основательно припекать, они подъехали к колодцу. Дор радостно заржал, но хозяин — и это конь сразу ощутил — не разделил с ним радости. И опасения Бек-Назара были не напрасны. Вокруг не было людей, а со дна колодца тянул неприятный запах.

Бек-Назар определил, что недавно, может быть, два дня, а может, и четыре, но не более, потому как последний дождь шел пять дней назад, тут были калтаманы, которые кем-то преследовались за их лихие дела. Чтобы затруднить погоню, калтаманы бросили труп какого-то животного в колодец. Засыпать его не успели. Не было времени. Далее, если калтаманы не изменили направления, то вода во всех последующих колодцах будет испорчена.
Сняв брезентовую торбу с седла, которую при всей стремительности и спешке прошлой ночью 

Бек-Назар не забыл прихватить, он достал воду из колодца и, не подавая вида, что она тухлая, поднес к морде Дора. Жеребец не стал ее пить, вопросительно поглядев на хозяина. Тогда Бек-Назар отрезал кусок войлока от потника, но вспомнил, что у него нет с собой спичек.
— Погоди, Дор! Постой! — произнес Бек-Назар, повесил торбу на ближайший сук и пошел в поисках бутылки или куска стекла.

Обнаружив то, что искал, Бек-Назар с трудом, но все ж таки запалил войлок, снял торбу с ветки и поднес ее и дымящийся кусок потника к морде Дора.
— Пей, Дор! Пей! В тебе наше спасение.
Дор знал, что хозяин его обманывает, но не ослушался, возможно, оттого, что любовь к нему подсказала: «Так надо! Ом любит, поэтому помогает». Дор потянул в себя воду большими, торопливыми глотками, торопливыми вовсе не потому, что испытывал сильную жажду. И вода уже показалась ему не такой тухлой.

Напившись, Дор стал следить за тем, что делал хозяин. Бек-Назар же снял с себя рубаху, расстелил ее, насыпал на нее песка и пошел искать ближайший шор — лишенное растительности место с грунтом из железистых песков с обильной примесью гипса. Мягкие кристаллы его Бек-Назар тщательно размельчил и густо насыпал поверх песка на рубахе, 

Затем связал рубаху мешком, повесил на сук, вылил в него немного воды из торбы и стал ждать. Он держал в руке донышко разбитой бутылки, 9 которое скоро начнет по каплям стекать вода.
Она может быть опасной для человека, может вызвать серьезное заболевание, но Бек-Назару 

надо было добраться до первого жилья. Там он попросит дать ему и коню отвара из трав, и они будут спасены.

Через час, утолив жажду, Бек-Назар сел на Дора и, воздавая хвалу всевышнему за то, что на небе появились облака, тронулся в путь. Он пролегал мимо аула Ербент к колодцу Шиик и далее к колодцу Уста-Турды.

***

Бек-Назар-Дор продолжал быть кумиром. Несмотря на свои десять лет, он не уступал на местных скачках никому из молодых. На городском ипподроме Бек-Назар старался скакать на Доре как можно меньше. По мнению сеиза, да так оно и было, ипподром, имевший двухверстовый круг, находился в опасном для лошадей состоянии. Мало того, что скаковая дорожка была очень пыльной и часто туча, поднимавшаяся за скачущими лошадьми, скрывала их от глаз зрителей, грунт дорожки к тому же был неровный, с бугорками и ямками. Бек-Назар очень опасался, что и у Дора может случиться брок, как это уже бывало не с одной лошадью.
Бек-Назар лежал на подушках в кибитке, где недавно была установлена чугунная печурка, подаренная ему Мазаном перед отъездом, отдыхал после обеда и раздумывал над тем, как пройдет для них с Дором предстоящая зима и как бы ему вывернуться, с тем чтобы не израсходовать за зиму собранные им средства, и весной попробовать отстроить глинобитный дом. Теперь это было а моде. Многие а ауле мечтали об этом, а кое-кто уже и сменил кибитку на дом с плоской саманной крышей из двух, а то и трех комнат с верандой.

Алагез, красавец мой! Мое здоровье! — прошептали вдруг губы БекНазара, и он стал в мельчайших подробностях вспоминать скачки, в которых участвовал в последний выходной день в ауле Келята.
...Дор успешно вышел победителем в пяти скачках кряду за одно утро. Его глаз «улыбался» хозяину пуще прежнего.
Погуляв, посудачив и угостившись чаем с пловом, люди потянулись с поляны, где вдоль арыка росли тутовые и урючные деревья, к небольшому бугру. Там возвышался длинный шест с едва колыхавшимся от легкого ветерка куском белой материи на самом верху. То был старт и финиш скачки и там командовали судьи, избранные на этот день аксакалами из своей среды.
После нескольких скачек, где были незначительные призы, главный судья объявил через джарчи-глашатая с голосом иерихонской трубы:
— Объявляется приз! Нарядный зимний халат.

Бек-Назар сел в седло, и зрители сразу заволновались., После наступившей тишины послышались громкие, радостные выкрики и приветствия, раздававшиеся а предвкушении волнующего зрелища. В это же самое время, но, по всей вероятности, не видя движения Бек-Назар-Дора к старту, первым к судьям подъехал молодой джигит на трехгодовалой кобыле. К нему сразу подбежало несколько человек, очевидно, родственники и друзья, явно с тем, чтобы отговорить от скачки с Дором. Однако молодой парень, гордо вскинув голову, решительно отказался от их советов.

Он стал перед судьей в ожидании его сигнала рядом с Дором, который потянул шею а сторону кобылки, желая ее обнюхать.
Главный судья взмахнул рукой, и скачка началась. Бек-Назару сразу показалось, что у Дора нет желания соревноваться с этой золотисто-буланой, изящной и весьма приятной по экстерьеру кобылой. Сеиз не ошибался. Со старта Дор пошел без обычной резвости, и кобылка повела скачку. Зрители, которые только что радушно приветствовали своего фаворита, теперь кричали, гикали и ликовали, потому что у них на глазах совершалось нечто невообразимое. До поворота и почти до самого финиша Дор шел на полкорпуса сзади. Бек-Назар послал его, даже гикнул, но Дор не обратил на это внимания. Славный сеиз терялся в догадках по поводу того, что стряслось с Дором, который явно валял дурака. Когда осталось всего ничего до финиша, Бек-Назар хлестнул Дора камчей и тот, под неописуемый гвалт зрителей, буквально на последних метрах обошел кобылку.

Когда, по обычаю, Бек-Наэар прошелся галопом перед судьями и подъехал, чтобы получить приз, он очевидно ощутил в поведении Дора что-то не по возрасту игриво. Дор вертел головой, словно искал недавнюю соперницу, а а глазах его, всегда смеющихся после финиша, вдруг промелькнула укоризна. Когда Бек-Назар спешился, чтобы сделать проводку Дора, к ним подошел отец джигита и пригласил к себе в дом Бек-Ндзарл и Дора в конце будущего марта.

— Ома еще ни разу не крытая. Мы хотим, чтобы ваш Дор был первым. Это наше желание.
Бек-Назар изложил условия, отец джигита их принял, и они ударили по рукам.
Бек-Назар проваживал Дора, давал ему по былинке люцерну и, потому как Дор не глядел на него, отводил глаза, чувствовал обиду жеребца за камчу. Когда Дор остыл, он получил пучок клевера и еще через пять минут был готов к очередной скачке.

Вторым соперником оказался рослый скакун Джоппорбай из аула Сукды-Второй. В этой скачке Дор повел с места и к финишу пришел, опередив молодого, нервного скакуна на полные три корпуса. Бек-Назар получил кусок панбархата на праздничный наряд жене.
Дор заканчивал поедать второй фунт ячменя, а Бек-Назар раздумывал над тем, что настоящие соперники еще впереди, когда джарчи объявил приз в двести рублей деньгами. Бек-Назар тут же сел в седло, подъехал к судьям, а там уже придерживали своих горячившихся коней четверо всадников. Трое из них сразу же съехали с бугра, а четвертый, под многочисленные, подбадривающие возгласы, принял скачку. Джигит с жеребцом по кличке Мурркэк были из Келята.

Соперники стали, как было принято, задом к старту. Судья взмахнул рукой, Муррюк быстрее Дора сделал крутой поворот и сорвался с места. Жеребец был горяч и до поворота, находившегося на расстоянии половины версты, шел первым. Бек-Назар видел, что Дор спокоен, словно, будучи более опытным, понимал, что такого темпа сопернику до конца скачки не выдержать. Так оно и вышло. Муррюк, к огорчению большинства зрителей, отстал.
Скачки продолжались, а Бек-Назар ждал крупного приза. Вот и он был объявлен — молодой вол. Соперником Дора оказался его брат Посман. Ему в прошлом году удалось обскакать Дора. Бек-Назар не сердился тогда на своего любимца, поскольку был целиком виноват сам. У Дора, который выпил нехорошей воды в чужом ауле, плохо работал желудок и с ним еще нельзя было выезжать на скачки. Теперь на Посмане сидел опытный всадник килограммов на десять легче Бек-Назара. Обстоятельства скачки складывались серьезно, а она была престижной. Дор ни за что не должен был ее проиграть. Бек-Наэар понимал, что эта победа Посмана означала бы начало заката славы Дора.

В Туркмении в те времена на дехканских скачках обычно на дорожку выезжало два всадника. За приз, пусть самый незначительный, но устанавливавшийся всегда, боролись две лошади. До момента, когда старший судья, как правило, наиболее уважаемый аксакал, выбираемый всякий раз простым излиянием воли большинства зрителей, взмахнет платком, обе лошади становились задом к направлению будущей скачки.

Дор и Посман развернулись одновременно. Однако Посман, более строгий по характеру, крутой в своих действиях, на первых метрах оказался на голову впереди Дора. Зрители, вытянувшиеся двумя шпалерами вдоль дорожки, не жалели глоток, а Бек-Назар не чувствовал той особой прыти, той нетерпимости Дора при виде другой лошади впереди и даже рядом с собой.

Дор настиг Посмана, обошел, но тут же позволил брату «достать» себя. «Брат! — мелькнуло в сознании БекНазара.— Не может быть! Такое дано только сознанию человека. Человека, а не коня! А если прошлую скачку Дор проиграл брату вовсе не из-за расстройства желудка?» Бек-Назар гикнул раз, другой и ударил камчей. Дор выиграл скачку, а Бек-Назар — доброго вола.

Сдав скотину на попечение земляков, Бек-Назар, ведя в поводу Дора, отправился к владельцу Посмаиа, своему давнему другу Куль-Мураду, который в свое время так выручил семью Бек-Назара.
— Уважаемый, Дор не мог проиграть второй раз подряд. Извините,— Бек-Назар рассчитывал, что его правильно поймут.
— О чем вы говорите, Бек-Назарага? У Посмана все еще впереди. Слава аллаху и вам, дорогой. Спасибо!

Последним призом дня был объявлен верблюд, и конкурентом Дора оказался темно-буланый 

жеребец Аг-Ишан из Бахардена, сын славного Меле-Чепа и известной кобылы Ша-Дурды, внук Бойноу. Он, как и Посман, имел четыре с половиной года от роду, как и Посман, вот уже полтора года почти никому не проигрывал скачки.

Бек-Назар поймал себя на том, что волнуется. Он силой воли старался подавить в себе тревогу и тут увидел — они подъезжали к судьям — как Дор повернул голову и с удивлением поглядел на него. «Уже понял, алагез, почувствовал и спокоен»,— пронеслось в голове Бек-Назара, когда главный судья взмахнул рукой.

Дор, как в былые годы, рванул с места так, что Бек-Назару показалось — вот-вот хребет его треснет пополам. На повороте Аг-Ишан, чуть более мощный в корпусе, обошел было Дора, но тот тут же с налившимися кровью глазами догнал Аг-Ишана и на голову был первым у финиша.

Сердце Бек-Назара ликовало оттого, что, подскакав галопом к судьям, спешившись и нежно похлопывая Дора по шее, Бек-Назар вновь увидел смеющийся глаз любимца, как и прежде говоривший: «Напрасно волнуешься хозяин!»

Однако дома, расседлывая Дора, Бек-Назар внезапно огорчился. Сняв со спины яркий поярковый потничек и погладив ее ладонью, Бек-Наэар обнаружил среди красновато-рыжих волосков кое-где седые волосы. Сеиз долго не покрывал Дора попоной, все глядел и глядел на седину коня и не хотел верить своим глазам.

Уже в комнате Бек-Назар попросил у жены зеркало, чем очень ее удивил. С тех пор как Бек-Назар перестал бриться, он не пользовался зеркалом. Бороду и усы ему поправлял сосед.
Оставшись один, Бек-Наэар нерешительно поднес зеркало к лицу, удивился и снова опечалился. Черная борода уже там и тут серебрилась.

Первым порывом было выдернуть тот волос, который выбивался из остальных и был молочно-белым. Но рука, уже потянувшаяся к нему, повисла в воздухе, замерла, легла на подушку.
— Их достаточно, не вырвешь все, а выдернешь, так вырастут снова,— сказал себе Бек-Назар, сокрушенно вздохнул и положил зеркало отражающей стороной книзу.

Вошла жена, и он хотел было выбранить ее за то, что не сказала сразу, как увидела первый иней в бороде но сдержал себя мыслью: «Молодец, не хотела тревожить. Да ведь еще и не стар я, чтобы по таким пустякам ворчать».

Жена взглянула на зеркало, поняла, зачем оно понадобилось Бек-Назару, и, подняв круг с подставкой, стерла стеклянную поверхность рукавом платья и сказала:
— Заварю тебе зеленый чай, китайский. У меня немного осталось,—ей было приятно, что муж не вымещал на ней свое неудовольствие.
...Мальчики успели оповестить Бек-Назара, что о нем спрашивает и к нему в дом собирается «правительство», гость, который приехал из Полторацка на «шайтан-арба-афтимибиль». И хорошо сделали. Бек-Назар поспешил к соседу, чтобы занять у того халат и тельпек. Зима была позади, но и запасы в доме иссякли. Семья сидела, как говорится, на бобах еще и потому, что прошедшей осенью Бек-Назару все же удалось отстроить глинобитный дом. На прошлой неделе он продал свой тельпек, а три дня назад и последний халат. «Ничего, скоро начнется сезон случки, а там и скачки,— думал Бек-Назар.— Мой Дор не подведет Покроет маток до сотни и выиграет все скачки. Будут деньги». От таких рассуждений в душу Бек-Назара возвращались прежняя радость и ощущение счастья.


***

Когда директор завода получил телеграмму о том, что Бек-Назар сильно заболел и просит вновь принять его коня, к нему отправился Курбаннияз с молодым, но смышленым конюхом. Дор спокойно дал себя оседлать и пошел к веранде дома и там стал в ожидании хозяина. Бек-Назар, закутанный в два стеганых халата, с трудом вышел проводить Дора и внушить ему, чтобы повиновался.

Медленно сойдя со ступенек, БекНазар сделал еще шаг, почувствовал, что теряет сознание, и зашатался. Дор все понял, подвинулся вперед, и они сошлись. Бек-Назар с натугой поднял руки, обвил ими шею коня. Дор уткнулся губами в плечо хозяина.

Курбаннияз и конюх ждали, а БекНазар ощутил и с жадностью стал втягивать в себя милое сердцу благоухание, которое напомнило сразу запах пота во время скачки, смешанный с ароматами свежесжатых ковыля и мятлика, теплоту тела коня после снятия с него попоны. В ушах Бек-Назара звучали ликующий гвалт зрителей, слова басмача Анна-Балы; «Пятнадцать тысяч рублей наличными и пятьдесят верблюдов в придачу!», крики калтаманов: «Гудуз ачан! Шайтан! Азазел!» и голос полковника Михайлова; «Победитель Большой осенней скачки — гнедой жеребец Бек-Назар-Дор-р-р!» В закрытых глазах менялись картины: Дор, еще ребенком угодивший в яму;

Дор с кобылицей, впервые и единственный раз не пожелавший подчиниться его воле; Кара-Инным, Шокур, Бай-Назар, Кара-Кум, Дуся — знаменитые потомки Дора, и смеющийся глаз любимца, говоривший «Напрасно волнуешься, хозяин!»

«Жизнь прошла, а была счастливой»,— подумал Бек-Назар, как бы видя себя со стороны. Мысль двигалась неторопливо, и он с трудом,— не потому, что был слаб, а потому, что знал — это конец,— оторвал руки от шеи коня и произнес как мог более твердым голосом:
— Иди с ним, алагез! Слушайся Курбаннияза. Ты хороший, мой самый любимый. Слушайся! 

Курбаннияз — твой новый хозяин! — большего он не был в силах сказать и прижался пылавшим лицом к морде Дора.— Иди, иди! — И разбитый болезнью славный сеиз заковылял к дому, обернулся.— Если что, Курбаннияз, конь остается в заводе.

Молодой конюх тронул своего коня и повел в поводу лошадь Курбаинияза. Дор не шелохнулся до тех пор пока Бек-Назар не скрылся за дверью, а потом, к удивлению Курбаннияза, спокойно пошел со двора. Старший тренер не ожидал такого исхода. Он готовился к худшему.

Только спустя некоторое время Курбаннияз, наблюдавший в тот день за Дором, с точностью до минуты определил момент ухода Бек-Назара в иной мир. Старший тренер понял тогда, что Бек-Назар и его Дор знали, что в день расставания они видят друг друга в последний раз, и оба они в глубине души горько плакали, хотя ни у того, ни у другого на глазах не было слез.

В тот день прощания Бек-Назара посетил доктор, который сообщил его близким, что сил у больного нет, «пульс плохо прощупывается», и сердце его работает с перебоями.

К вечеру Бек-Назар уже не мог говорить, и картины, мелькавшие в его угасавшем сознании, то четко рисовались, то рассыпались тысячами ярких, белых звезд.
«Как хорошо летать,— подумал он.— Раньше считал — нет ничего лучше седла, езды на добром коне. Не чувствую веса. Внизу весь аул, вон виден и Геок-Тепе-Второй, а вот мазары. А это? Что это? Бегут люди и несут в руках тело покойного».
Лучи косого, уже близкого к закату солнце освещали лица.
— Да это же Куль-Мурад! Рядом председатель аулсовета и мой сын. Приехал! И соседи. Погоди, да ведь они хоронят меня. В белом саване завернуто мое тело. Вот и готовая могила. Меня усаживают и быстро начинают засыпать землей.
Люди уходят, и свежий холм отбрасывает тень, и слышится топот, звон конских копыт. Его, этот звон конских копыт, он не мог ни с чем спутать.
— Дор! Ты, думаешь, опоздал? Нет. Не бей копытом, я здесь. Он ищет меня! Я здесь! Здесь! Подними голову, алагез. Я здесь, гарлавач! Погляди на небо! Вот так! Увидел меня? Хорошо! А ты не умирай! Живи! От этого мне будет легче...
Тут сердце Бек-Назара и остановилось навеки, и он отправился в Гюлистан — «розовый сад, вечноцветущую страну».

Дор же за секунду до этого спокойно стоял в стойле. Курбаннияз ножом расчищал ему копыто задней ноги. И вдруг, совершенно неожиданно и со стороны, казалось, совсем без причины, Дор заржал протяжно, пугливо и в то же время скорбно и закончил стоном. Потом повернул голову в сторону Курбаннияза, как бы успокаивая его, но сеизу показалось, что он увидел слезу в фиолетовом глазе коня.

Курбаннияз вспомнил минуту расставания Дора с Бек-Назаром, поднялся с корточек, задумался. И все-таки Курбаннияз не мог себе представить, что творилось и что произошло в сердце Дора в тот день расставания. Конь же сразу и твердо тогда уяснил себе, что больше никогда не увидит своего хозяина, человека, который был ему самым близким существом на земле и за кого Дор мог отдать свою жизнь. Ему продолжали видеться сны: и Бек-Назар, который, когда Дор смертельно испугался и сильно зашиб ногу, подлез под него, выпрямился и, держа на плечах, извлек из канавы и так нес с целую версту до дома. Дор знал, что больше никогда не увидит Бек-Назара не потому, что хозяин в минуту прощания произнес: «Курбаннияз — твой новый хозяин»,— он ощущал это каким-то иным чувством. Однако если человек, которого Дор любил больше жизни, отдал его другому и повелел: «Слушайся Курбаннияза!», то Дор должен был повиноваться ему и выполнять его волю как волю своего хозяина до конца своих дней. Он никогда Курбаннияза не полюбит, но и ничем не обидит, не огорчит.

После похорон Бек-Назара его сын предъявил заводу свои права. Устного заявления Бек-Назара, хотя и сделанного в присутствии свидетелей, оказалось недостаточно, и дирекция оформила покупку коня.

Прошло два года. Все работники конзавода в Кешах осознали, что с уходом из жизни Бек-Назара «погас огонь» Бек-Назар-Дора. Ни один новый сын и даже ни одна дочь Дора больше не радовали ни резвостью, ни экстерьером. Конь был продан колхозу «1 Мая» в Каахнинский район, где и пал в 1939 году.

А в тот день, когда опытный и мудрый Курбаинияз заметил слезу у простонавшего и застывшего, словно статуя, коня и понял, что Бек-Назара не стало, славный сеиз за минуту до того, как подумал, что «хорошо летать», видал ясно, отчетливо единственного в мире верного друга а ночной мгле, скачущего ему на выручку от нападения калтаманов. Слышал стук копыт Дора, видел его и думал, что и тогда ведь могла оборваться его собственная жизнь. Он видел Дора и уже ослабевшими и еле двигавшимися губами произнес: «И у самой длинной дороги бывает конец. Все дело в том, как шел по ней человек, что оставил и будут ли потомки добром вспоминать его дела».
"Коневодство и конный спорт" №8, 1988г